- Эй!

Джек, конечно, чувствовал себя донельзя глупо, окликая тишину замершего, искореженного леса. Согнутые неведомой силой стволы и ветви помертвевших, черных деревьев застыли молчаливыми изваяниями. Здесь не было живности, не было птичьего щебета, даже ветер, казалось, умирал на подлете, не желая вторгаться в царство бесконечной тьмы. И Джек тоже ощущал себя чуждым этому месту.

Ощущал бы.

Не поселись в нем, в самом сердце что-то, приведшее его на порог этого мертвого царства и зовущее все дальше. Джек сделал шаг, пересекая ту смутную границу, что отделяла темноту, сгустившуюся под пологом безлиственного леса, от относительно светлого утреннего леса за своей спиной. И на него опустился, отрезая прочий мир, купол звенящей в ушах тишины.

- Эй! - снова позвал Джек, но собственный звук умер, едва сорвавшись с его губ. Он оглянулся, но ничего не увидел, кроме искаженных силуэтов, которые лишь усилием воли удавалось не принять за что-то по-настоящему мерзкое. - Есть тут кто? Ау? Ребята? - тишина. Каждый шаг Фроста казался бесшумным, он сам не замечал, что от каждого его движения по темной траве полз серебристо-холодный иней. Заныло в висках. Хоть что-нибудь. Хоть кто-нибудь!

Джек привык быть одиноким.

Но здесь его одиночество стало сотнями кинжалов, сдирающих с Фроста кожу (душу) живьем.